Надежда Тальконы [СИ] - Евгения Витальевна Корешкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этом человек в маске исчез с экрана, информблок продолжился обычной стандартной подборкой новостей. Пару минут, ошеломленная такой неожиданной наглостью, Надежда еще смотрела на экран, а затем резко прижала кнопку вызова на браслете:
— Найс! Ко мне, немедленно!
Когда переполошенный начальник охраны прибежал в спальню, она яростно швырнула в него злополучным информблоком, который Найс ловко перехватил на лету.
— Это еще что такое? Кто у вас проверяет почту? И после этого вы будете уверять меня, что во дворце существует охрана? Да зачем мне нужны оба ваши радиуса, если у меня появляется такое!
— Рэлла Надежда, — тщетно попытался вставить хоть слово начальник охраны, впервые увидев свою Праки в такой ярости.
— Да пошел ты! — но вовремя опомнилась и уже очень тихо попросила: уйдите, а? — и еще тише добавила, — пожалуйста.
Следом за Найсом из спальни выбежала и Альгида.
Надежда немедленно заблокировала обе двери, отключила и сняла браслет, и сутки провела в добровольном заточении, валяясь в постели и, не отзываясь никому, даже Алланту.
А он, узнав о злополучном послании поклонников Небесного Воина, в ярости чуть не уволил несчастного Найса, который все еще тщетно пытался определить, каким образом такое могло попасть в руки Рэллы Тальконы.
На вторые сутки, уже поздно вечером, Надежда сама вызвала праки Милреду, сообщив, что рожает. И почти сразу же озадачила врача непонятной фразой:
— А не дождетесь!
И больше до самого конца родов не произнесла ни одного слова, не издала ни одного стона. Хорошо, хоть командам врача подчинялась четко и безропотно.
На рассвете родилась крепкая девочка уже обладающая собственной прической. Но, когда праки Милреда, по обыкновению, попыталась продемонстрировать роженице ребенка, Надежда резко отвернулась и впервые за ночь разжала зубы:
— Я не хочу видеть этого ребенка. Ищите кормилицу.
* * *
Низенький и тощий хозяин маленького магазинчика тканей и прочих швейных принадлежностей по-своему любил свою старшую дочь. Девочка была желанной. Второй, после сына — наследника. Он сам и имя ей дал — назвал Вилда — коротко и звучно, чтобы удобней было окликать главную помощницу матери во всех делах по хозяйству и вечную няньку для всех четверых детей, родившихся после нее: сестры и трех младших мальчиков.
А когда младшая сестренка и мальчики перестали нуждаться в постоянной опеке, он отправил старшую дочь работать на фабрику — зарабатывать. Семье лишний кредос не помешает.
Вилда, видимо, пошла в отца — по возрасту невеста, а смотрелась девчонкой: худенькая, тонкокостная, с острыми маленькими грудками, почти незаметными под свободным платьем. И на лицо неприметная. Сестра и то выглядела значительно привлекательнее и женственнее.
По давним правилам старшую дочь нужно было выдать замуж прежде младшей. И отец несказанно радовался, когда на нее нашелся, наконец, жених. Он был вдов и имел двоих маленьких детей от первого брака, но зато довольно состоятелен. Он заплатил за право жениться круглую сумму, сразу же пущенную в торговый оборот. И голову Вилды украсила розовая повязка невесты. Свадьба должна была состояться в начале календарного лета, но теперь откладывалась. Пока в небе над Тальконой стоял Небесный Воин, никакие свадьбы были невозможны.
В День Жертвоприношения мать, сестра и младший брат ушли в Храм Защитницы, а Вилда пока задержалась дома — приготовить для всех домашних ужин.
Уже начинало смеркаться, когда она, набросив на плечи праздничную накидку, сбежала по ступенькам, боясь опоздать к началу службы.
До храма она не дошла.
Мать, вернувшись домой, не застала дочь и там.
А поздно утром Вилда приплелась домой сама. И, наверное, полгородка видели, как она, словно слепая, шатаясь, шла посреди улицы и, тщетно пыталась хоть как-то, прикрыться обрывками некогда белого праздничного платья. Теперь оно было вымазано травой, грязью и кровью. Волосы растрепаны и спутаны, на руках и шее — синяки.
Она провалялась в жарком беспамятстве почти неделю. Мать уж и не думала, что дочь выживет. Но когда несчастная смогла подняться, ее ожидал еще один удар. Жених отказался вступать в брак с опозоренной невестой и потребовал возвратить выплаченные деньги.
Отец ругался, на чем свет стоит, и грозился своими руками прибить распутницу. И, так как вернуть деньги, означало неминуемо разориться, он уговорил жениха на равноценную замену — младшую дочь вместо старшей.
Но сделать такую замену можно было только одним способом — официально объявить несостоявшуюся невесту умершей и, по сути дела, навсегда выгнать из дому.
Вот так, через две недели после Дня Жертвоприношения Вилда оказалась без жениха и без семьи.
Мастер на фабрике смилостивился — разрешил жить в раздевалке цеха, получив дополнительно бесплатную уборщицу. Днем Вилда стояла у станка, вечером после смены убиралась и мертвым сном засыпала в раздевалке, чтобы утром вновь приступить к работе.
Старые подруги повели себя по-разному: большинство немедленно отдалилось. Общение с опозоренной, да еще объявленной умершей, вполне могло испортить собственную репутацию.
Осталась одна, самая преданная подруга и соседка по шкафчику в раздевалке — женщина уже в годах, отдыхающая на работе от выходок слишком буйного муженька, который, по инвалидности, вынужден вести домашнее хозяйство и приглядывать за детьми.
Именно по ее совету Вилда старательно внушала себе, что все самое плохое, что могло случиться в ее жизни, уже случилось. Что Защитница не может до бесконечности выплескивать свой гнев на одного и того же человека, что всему бывает предел. И, в конце концов, убедила себя, что все именно так и обстоит. И одновременно люто возненавидела всех мужчин разом, как сосредоточие подлости и зла.
Через месяц новой фабричной жизни Вилда привыкла, с удовольствием ела в заводской столовой, прихватывая еды еще и с собой на ужин. Аппетит появился зверский. Она даже полнеть начала понемногу.
Вилда почти не бывала на улице и поэтому, однажды, выйдя на фабричный двор, удивилась, что по небу плывут уже вовсе
